Продолжительное время, соседствуя и взаимодействуя с кавказскими народами, казачество впитывало в свою культуру и быт новые черты, одновременно передавая часть своих горцам. По особому это взаимовоздействие проявилось в сфере женских интересов, а также в их судьбах.
Так, за исследуемый период произошло изменение хозяйственных обязанностей казачек под влиянием сельскохозяйственных и животноводческих традиций черкесов. Например, в это время велся взаимообмен посевными культурами – именно под влиянием горцев на Кубани стали широко использовать кукурузу, выращивать фасоль и горох. Это, в свою очередь, изменило традиционную кухню казачества. Женщины стали готовить кабачковую икру, мамалыгу, острые соусы, начали делать сыры, закваску для которых покупали или выменивали у адыгейцев [1]. Казаками перенимались традиции садоводства (адыги выращивали прекрасные сорта яблок, груш, винограда, которые были приспособлены к местным природным и климатическим условиям), в станицах появились горские породы животных (коней, неприхотливых грубошерстных овец и т.д.). В то же время отдельные черкесские племена, переходящие к прочному оседлому образу жизни, стали выращивать завезенные переселенцами пшеницу, ячмень, овес и т.д. Многие кавказцы плуги и косы покупали у казаков [2]. Так, ногайцы – соседи линейных казаков – уже в начале XIX в. стали переходить к оседлому образу жизни, заимствовав у адыгов тип жилых и хозяйственных построек, а у казаков – посевные культуры (пшеницу, ячмень и овес) [3]. Под влиянием казачьей культуры в горской традиционной кухне появились подсолнечное масло, квашенная капуста, свекла; кавказские женщины даже научились готовить борщ [4].
Вместе с возникновением российско-горских меновых дворов (первый меновый двор учрежден в г. Екатеринодаре уже в 1794 г. [5]) в обиход казачек вошли различные черкесские товары, ремесленные изделия [6]. Причем потребность в обмене с обеих сторон была так велика [7], что нередко торговля выходила за рамки отведенных для этого мест. Так, в 1827 г. была зафиксирована «переписка о незаконной продаже соли, железа и пороха казаками Кубанского казачьего полка жителям закубанской местности» [8]. П.П. Короленко отмечает, что уже «в первые годы прибытия казаков на Кубань черкесы снабжали их хлебом, скотом, лесом и другими предметами местного производства, даже оружие давали; взамен же всего этого получали от черноморцев соль, которой во всей черкесской стороне не было» [9]. Большим спросом пользовались у казаков привозимые черкесами звериные шкуры и туши диких кабанов и свиней. Одним из важных продуктов обмена являлись вытканные казачками холсты [10]. В свою очередь горцы привозили для женщин в станицы на обмен корень марены (естественный краситель) и лист кустарника желтинника (для дубления) [11]. Торговые отношения периодически прекращались под воздействием военных событий на Линиях, но в целом был характерен рост заинтересованности обеих сторон в расширении торговли. Кроме того, именно она способствовала сохранению мирных отношений с частью горцев [12].
Более близкое знакомство с горской культурой раздвигало рамки представлений казачек о кавказских народах, их традициях и мировоззрении. Отношение к горцам меняется и благодаря появлению в станицах черкесских детей, которые попадали к казакам после взятия аулов [13]. Эти дети не просто росли в казачьей среде и в процессе этого «оказачивались», вырастая, они обзаводились семьями здесь же, в станицах, внося тем самым горскую кровь в общий казачий генофонд. В ст-це Ильской Секлетея Моисеевна Кийко вышла замуж за выросшего в этой станице черкеса Ивана Кучму (по воспитателю Никифору Кучме). У них родилось семеро детей. По словам одной из жительниц хут. Карского Ульяны Талановской, в ст-це Ильской у казака Дубовина воспитывалась девочка-черкешенка, которая впоследствии вышла замуж за Василия Семиниенко. По-русски ее называли Марией [14].
О мальчике Егоре «из военопленных туземцев», взятом на воспитание казачкою станицы Чамлыкской Дарьею Поляковой, сообщают «Кубанские войсковые ведомости» [15].
Если девочка-горянка была аристократического происхождения, то ее могла взять на воспитание и семья пленившего ее офицера-дворянина. Например, Рафаэль Скасси, путешествовавший по Кавказу в начале XIX в., упоминает о том, что жена генерала Бухгольца была «урожденной черкесской княжной: она была захвачена в плен при взятии Анапы графом Гудовичем и была воспитана графом Коковским» [16]. Подобное невольное родство меняло отношение женщин и ко взрослому черкесскому населению.
Известны случаи, когда в станицы после многолетнего плена возвращались очеркесившиеся дети казаков. Попав в горы в совсем маленьком возрасте, они воспринимали горский менталитет, становились мусульманами, зачастую абсолютно не знали русского языка, но найдя родственников-казаков, оставались в станицах и вносили горский колорит в традиционный казачий быт. Перевоспитанием таких казачат занимались в первую очередь их матери или усыновившие их женщины. В 1840 г. казачка ст-цы Екатеринодарской Анна Шевченко узнала по родственным чертам и ожогу на ноге в бежавшем из гор черкесе Мустафе своего сына Лаврентия. Он еще маленьким ребенком попал в горы и мог лишь догадываться, что на самом деле был из казачьей семьи [17].
Новые культурные особенности в жизнь казачек Кубани вносили и черкешенки, добровольно или по вине обстоятельств вступавшие в браки с казаками.
Отдельные исторические источники указывают на то, что российско-кавказские брачные связи стали устанавливаться еще в Киевской Руси [18]. Так, сын Владимира Мономаха Ярополк, посланный в 1116 г. отцом на половецкую землю, привел с собой «ясы и жену полони себе ясыню» – Елену – девицу чрезвычайной красоты, дочь Ясского или Стенского князя Сварна. Всеволод Георгиевич, брат Андрея Боголюбского, имел жену ясыню Марию, сестра которой была с 1182 г. за Мстиславом, сыном Святослава – великого князя Киевского, Изяслав Мстиславович в 1154 г. женился на царской дочери «из Обезь» [19].
Самым известным российско-кавказским брачным союзом, относящимся к середине XVI в., является женитьба Ивана Грозного [20] на кабардинке Гошаней [21] (в крещении Марии), дочери князя Большой Кабарды Темрюка [22].
С XVII в. наиболее часто в брачные связи с горскими племенами стали вступать южнороссийские казаки. По сообщениям В.Д. Сухорукова, Н.М. Карамзина, П.А. Кулиша, в XVII в. донцы «доставали себе жен, как вероятно, из земли черкесской и могли сими браками сообщить детям нечто азиатское в наружности» [23]. Впрочем, межэтнические браки характерны для всех групп казачества в силу специфики их военной деятельности – как пограничные подразделения казаки часто жили в иноэтничной среде и нуждались в свободных женщинах для создания семей. Например, в 1622 г. патриарх Филарет в своем письме архиепископу Киприану отмечал, что многие сибирские казаки «с татарскими и с остяцкими, и с вогулицкими… женами смешиваются… а иные живут с татарскими некрещеными, как есть с своими женами» [24]. К началу XVIII в. среди жен уральских казаков встречались татарки, калмычки, казашки и даже персиянки.
Наиболее сблизились с кавказскими племенами гребенские и терские казаки. В результате многолетнего (преимущественно мирного) соседства с горцами среди замужних казачек было много женщин местного горского происхождения, особенно чеченок, кабардинок и ногаек [25]. Как отмечает И.Д. Попко, «казаки скоро вошли в дружеские и даже родственные связи с горцами… от которых брали на свое обзаведение зерновой хлеб, скот, лошадей и даже жен невенчальных» [26].
До XVIII в. особых препятствий для смешанных браков не было [27] и казаки быстро переняли кавказские обычаи: стали либо воровать себе невест, либо получать их в жены по договору с родителями (с необходимой выплатой калыма). Но так как калым был зачастую не по карману рядовому казаку (по словам П.С. Палласа, в конце XVIII в. он составлял «нередко свыше 1 000 гульденов» [28]), то наиболее частым способом получения невесты все-таки стало широко распространенное на Кавказе (по тем же причинам) «умыкание», т.е. похищение девушки [29]. Как отмечает Ф.А. Щербина, «русская казачья вольница на Тереке… в первые времена своего существования буквально-таки добывала себе жен на Кавказе» [30]. К примеру, гребенской казак Фролов был женат на дочери кабардинского князя Таймазовой, которую он в свое время похитил [31].
На Кубани так же, как и у терских казаков [32], причиной брака могло стать пленение горянки [33] или договор с ее родителями (с выплатой достойного калыма). Многие исследователи отмечают, что главной причиной подобных браков являлся недостаток женщин брачного возраста в кубанских станицах. Как отмечает Ф.А. Щербина, в первое время после переселения казаков на Кубань «…черкесы и черноморцы хотели родниться: черкешенки не прочь были выходить за русских, а казачьи старшины мечтали о женитьбе на черкесских княжнах» [34]. После выравнивания демографической ситуации (что совпало с окончанием военных действий на Северном Кавказе) браки с кавказскими женщинами в казачьей среде стали редкостью.
По данным фактам информатор из ст-цы Удобной Андрей Гамиев рассказал следующее. «Во время Кавказской войны его прадед (казак ст-цы Удобной по фамилии Прокопенко) женился на черкешенке, оставшейся в одиночестве с двумя детьми после ухода горцев. Одного ребенка взяли, по неизвестной причине, некие Романовы, а второй, Михаил, по-видимому, и продолжил род Прокопенко. Как рассказывают старики, ходила «энта турка» по улицам в штанах и с черным покрывалом на глазах и похоже была из богатой семьи, возможно какого-то горского князька. Тем более что после войны Прокопенко ездил куда-то на бричке со своей нерусской женой и вернулся со спрятанными черкесами сундуками» [35].
Стараясь прижиться в станицах, горянки при конфликтах черкесов с казаками часто становились на сторону последних. Дед жены информатора А. Гамиева – Анжелики (в девичестве Норкиной) – рассказывал, что их прапрабабушка – черкешенка, украденная прапрадедом (казаком из ст-цы Передовой), спасла эту станицу от нападения черкесов, подслушав разговор своих соплеменников, которые под видом «мирных» приехали в станицу на базар. Женщина сообщила об услышанном атаману и казаки успели подготовиться к нападению, за что ее наградили медалью [36].
В свою очередь и казачки иногда становились женами кавказских горцев, правда, в основном путем похищения, а не традиционного для казаков сватовства. С течением лет они перенимали горские обычаи и язык, рожали детей. «Кубанские войсковые ведомости» сообщают о казачке Аксинье, вышедшей из плена «с грудным детем», лет 40-ка, которая «разговор по-русски мало знает» [37]. Видимо, она была похищена маленькой девочкой и за 30–35 лет, прожитых в горской среде, практически забыла родной язык. Такие пленницы даже при имеющейся возможности не возвращались в родные станицы. По свидетельству А.В. Верховых, похищенная горцами казачка из ст-цы Воздвиженской вышла замуж за черкеса и на предложение вернуться в станицу по прошествии 20 лет ответила следующее: «Я поехать не поеду. У меня уже тут семья. И дети» [38].
Рассказывает о подобном случае и летописец ст-цы Кавказской войсковой старшина А.Д. Ламонов. «В исходе лета 1864 г. в ст-цу Кавказскую приехала рослая старуха черкешенка с двумя сыновьями лет от 25 до 30, рослыми, рыжеватыми молодцами. В штабе бригады, в ст. Прочноокопской, черкешенка заявила, что она давно-давно была взята в плен, назвала станицу «Капкаская» и брата своего «Огопь», что она желает вернуться в станицу со своим семейством. Она удивлена была переменой станицы, полагая, что ее привезли не в «Капкасскую», а в другую какую-то станицу. Как потом оказалось, она взята в плен до 1830 г. Ее повели в старую, так сказать, станицу; она долго ходила по станице, отыскивая родной дом; как только вышла на бывшую главную улицу, так прямо пришла к дому Агапа Калгатина, указывая на дом, сказала: «Кардаш Огоп» (брат Агап). Радоваться ее возвращению было некому; Агап и его жена умерли. Сын Агапа, Иосиф, не знал свою тетку» [39]. Не найдя в живых брата, старуха уехала из станицы и, по версии рассказчика, переселилась с детьми в Турцию.
В целом межэтнические браки способствовали складыванию традиций куначества, которые в мирное время твердо поддерживались [40], а в момент обострения военной ситуации привлекались для освобождения из плена родственников [41].
Например, у линейцев-пластунов существовала система укрывательства в семьях кунаков при разведке за Кубанью [42]. Одна из современниц Кавказской войны вспоминает: «А чтобы ненависти, так у нас ее к горцам никакой не было… У всякого казака из них кунаки были… Что правда, то правда, воровали, обижали они нас частенько, да ведь и наши не давали им спуска… Сойдутся на сотовку, бывало, ровно друзья какие; твоя кунак, моя кунак – говорят право…» [43]. По свидетельству информатора Е.И. Зыбина, «были случаи, когда дети кунаков-горцев воспитывались в казачьих семьях» [44]. В период переселения в Турцию некоторые адыги прятали и оставляли в казачьих семьях своих детей, им давали казачьи фамилии и воспитывали как своих [45].
Складыванию куначества между казаками и горцами способствовали и правительственные меры по расселению горских народов вокруг линейных станиц [46]. В 1817 г. выходит Высочайшее разрешение допускать селиться мирным горцам возле самого берега Кубани. Так размещаются на левобережье Кубани вблизи Екатеринодара 30 дворов бжедухов [47]. Как отмечает Ю.Ю. Клычников, «есть факты и того, что администрация шла на удовлетворение земельных нужд горцев, порой утесняя для этого казачье население» (курсив наш. – А.Ц.) [48].
Таким образом, отношения казаков с кавказскими горцами в указанный период далеко не всегда носили характер военного противостояния – было множество форм мирного взаимодействия, менявших культурный облик обеих сторон. Во многих из этих процессов участвовали женщины – и горянки, и казачки. Влияние иной этнической культуры проникало в их хозяйственную деятельность, меняло состав их семей и представления об окружающем мире, способствовало складыванию межэтнического взаимопонимания.
Библиографические ссылки
1. Кубанские станицы: этнические и культурно-бытовые процессы на Кубани / Отв. ред. К.В. Чистов. М., 1967. С. 174–177.
2. Чирг А.Ю., Емтыль Р.Х. История Адыгеи (XVIII – 1860-е гг. XIX в.): Учебник. Майкоп, 2002. С. 8.
3. История Дона и Северного Кавказа с древнейших времен до 1917 г.: Учеб. пособие для вузов. Ростов н/Д, 2001. С. 169.
4. Кубанские станицы… С. 174–175.
5. Макаровская Н.Р. Город Екатеринодар как центр торговой жизни Кубани и роль в ней казаков // Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе. Славянск-на-Кубани, 2001. Ч. 2. С. 33–36.
6. РГВИА. Ф. 13454. Оп. 1. Д. 153.
7. ГАКК. Ф. 324. Оп. 1. Д. 54, 165.
8. ГАСК. Ф. 79. Оп. 1. Д. 529.
9. Короленко П.П. Записки о черкесах // Русские авторы XIX в. о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик, 2001. Ч. 2. С. 153–237.
10. Кубанские станицы… С. 20.
11. Кавказ. 1847. № 11 (15 марта). С. 2.
12. ГАКК. Ф. 324. Оп. 1. Д. 71; ГАКК. Ф. 341. Оп. 1. Д. 30; Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994. С. 589.
13. Например, подобный случай послужил основой сюжета повести Исхака Машбаша «Белая птица» (Майкоп, 1995).
14. Харченко А., Харченко В., Кистерев А. Между Илем и Шебшем: Очерки истории Северского района Краснодарского края. Краснодар, 1993. С. 20–21.
15. Кубанские войсковые ведомости. 1865. № 47 (27 нояб.). С. 3.
16. Цит. по: Сукунов Х.Х., Сукунова И.Х. Черкешенка. Майкоп, 1992. С. 54.
17. Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска: В 2 т. Краснодар, 1992. (Репринт. Екатеринодар, 1910–1913.) Т. 1. С. 527–528.
18. Сукунов Х.Х., Сукунова И.Х. Указ. соч. С. 12.
19. Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. М., 1889. С. 455.
20. Как известно, у супругов родился сын Василий, который умер во младенчестве. Да и сам брак продлился всего 8 лет – в 1569 г. Мария умерла. См.: Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975.
21. Макеев С. Черкесская жена грозного царя (очерк) // Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе. М.; Армавир, 2007. С. 91–94.
22. Горский С. Жены Ивана Грозного. М., 1912.
23. Цит. по: Королев В.Н. Черкесский элемент в донском казачестве (XVI – XVII вв.) // Россия и Северный Кавказ (проблемы историко-культурного единства). Грозный, 1990. С. 26–27.
24. Миненко Н. «Жена мужа бьет – не на худо учит» // Родина. 2004. № 5. С. 117.
25. Гребенцы называли таких жен «манучками». См.: Кирюхин В.С. Отражение современной истории, этнических связей и национальных отношений в русском фольклоре на Северном Кавказе, а также на Дону, Прикаспии, Яике во взаимодействии. Саратов, 2000. С. 194.
26. Попко И.Д. Терские казаки со стародавних времен. СПб., 1880. Вып. 1. С. 24.
27. Мутиева О.С. Роль женщины-казачки в жизни населения Нижнего Терека в XIX – начале ХХ в. Махачкала, 2006. С. 35.
28. Паллас П.С. Заметки о путешествиях в южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII – XIX вв. Нальчик, 1974. С. 214–224.
29. «Жены казаков в основном были горского происхождения, и нередко они попадали в станицы не по добровольному согласию, а путем хищения». См.: Омельченко И.Л. Терское казачество. Владикавказ, 1991. С. 62.
30. Щербина Ф.А. Указ. соч. Т. 1. С. 337.
31. Великая Н.Н. Трепак и лезгинка // Родина. 2004. № 5. С. 110–113.
32. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII–XIX вв. Ростов н/Д, 2001. С. 58–59.
33. В том числе и умыкание с добровольного согласия невесты. На Тереке в случае, если девушку умыкали или брали в плен как военную добычу, официальный брак мог не заключаться. См.: Заседателева Л. Вдоль по Тереку-реке // Родина. 2004. № 5. С. 109.
34. Щербина Ф.А. Указ. соч. Т. 1. С. 611.
35. Гамиев Андрей Иванович, 1971 г.р., ст. Удобная.
36. Он же.
37. Кубанские войсковые ведомости. 1865. № 16 (24 апр.). С. 3.
38. Матвеев О.В. Враги, союзники, соседи: этническая картина мира в исторических представлениях кубанских казаков. Краснодар, 2002. С. 63.
39. Захарченко В.Г. Песни станицы Кавказской. Краснодар, 1993. С. 306.
40. Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Нальчик, 1999. С. 188. (Репринт. М., 1823.)
41. Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. соч. С. 496.
42. Там же. С. 190.
43. Матвеев О.В. Враги, союзники, соседи… С. 60.
44. Зыбин Евгений Иванович, 1935 г.р., г. Армавир.
45. Корсакова Н.А. Культурные связи адыгов с Кубанским казачеством // Кавказская война: уроки истории и современность. Краснодар, 1995. С. 272–274.
46. Кипкеева З.Б. Российский фактор в миграциях и расселении закубанских аулов XIX в. Армавир; Ставрополь, 2002.
47. Короленко П.П. Записки о черкесах // Русские авторы XIX в. о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Нальчик, 2001. Ч. 2. С. 215.
48. Клычников Ю.Ю. К вопросу о мерах российской администрации по переселению горского и кочевого населения Северного Кавказа в 30-х гг. XIX в. // «Российскость» в истории Северного Кавказа. Армавир, 2002. С. 42.
Цыбульникова А. А., к.и.н., доцент
// Казачество и народы России: пути сотрудничества и служба России: материалы заочной научно-практической конференции. Краснодар, 2008
Комментариев нет :
Отправить комментарий